Зеркало A.Тарковский 1974

ЗеркалоХудожественный фильмАвторы сценария - А. Мишарин, А. ТарковскийРежиссер - A. ТарковскийОператор - Г. РербергМосфильм. 1974 г.Свиданий наших каждое мгновеньеМы праздновали, как Богоявленье,Одни на целом свете. Ты былаСмелей и легче птичьего крыла,По лестнице, как головокруженье,Через ступень сбегала и велаСквозь влажную сирень в свои владеньяС той стороны зеркального стекла.Когда настала ночь, была мне милостьДарована, алтарные вратаОтворены, и в темноте светиласьИ медленно клонилась нагота,И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —Я говорил и знал, что дерзновенноМое благословенье: ты спала,И тронуть веки синевой вселеннойК тебе сирень тянулась со стола,И синевою тронутые векиСпокойны были, и рука тепла.А в хрустале пульсировали реки,Дымились горы, брезжили моря,И ты держала сферу на ладониХрустальную, и ты спала на троне,И — Боже правый! — ты была моя.Ты пробудилась и преобразилаВседневный человеческий словарь,И речь по горло полнозвучной силойНаполнилась, и слово ты раскрылоСвой новый смысл и означало царь.На свете все преобразилось, дажеПростые вещи — таз, кувшин, — когдаСтояла между нами, как на страже,Слоистая и твердая вода.Нас повело неведомо куда.Пред нами расступались, как миражи,Построенные чудом города,Сама ложилась мята нам под ноги,И птицам с нами было по дороге,И рыбы подымались по реке,И небо развернулось пред глазами...Когда судьба по следу шла за нами,Как сумасшедший с бритвою в руке.(Арсений Тарковский) Из воспоминаний Андрея Тарковского: «У меня был случай. Когда я монтировал в картине «Зеркало» испанскую хронику 38-го года: проводы детей на советский пароход, так у меня был один кадр, который никак не монтировался. Он был очень хорош сам по себе: революционный испанский солдат с винтовкой стоял на корточках перед своим ребенком, тот горько плакал. А солдат его целовал, и тот, обливаясь слезами, уходил за кадр, а отец смотрел ему вслед. Но этот кусок, куда бы мы его ни монтировали, всюду выпадал. Я пришел в отчаяние и просто хотел понять, в чем дело. Я попросил монтажера собрать весь материал — все, что было взято из фильмохранилища. И когда посмотрел, я вдруг с ужасом увидел, что таких кадров несколько — три дубля. То есть в тот момент, когда ребенок заливался слезами, оператор просил его повторить то, что он сделал: еще раз проститься, обнять, поцеловать. Этот кадр не влезал в монтаж. Потому что в нем поселился дьявол и никак не мог примириться в той среде, в которой находился, в среде искренности. Я его выбросил». Это фильм — исповедь. Он был бескомпромиссен. И когда в апреле 1973-го на Мосфильме обсуждался режиссёрский сценарий (довольно деликатно, все ведь знали его характер), Андрей Арсеньевич встал и сказал: «Я ничего не понял из сегодняшнего разговора, кроме того, что самое дорогое мне в этой работе не понято никем. Мне надоели экранизации, рассказывающие какие-то сказочки, и, по существу, моя совесть, моя душа остаётся холодной. А я хочу относиться к этому, как к поступку, за который я могу ответить». Ме