Когда я об стену разбил лицо и члены

ПалачКогда я об стену разбил лицо и членыи все, что только было можно, произнесВдруг сзади тихое шептанье раздалось:"Я умоляю вас, пока не трожьте вены.При ваших нервах и при вашей худобеНе лучше ль чаю? Или огненный напиток?Чем учинять членовредительство себе,Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток".Он сказал мне: "Приляг,успокойся, не плачь, -он сказал: - Я не враг,Я - твой верный палач.Уж не за полночь - за три.Давай отдохнем.Нам ведь все-таки завтраработать вдвоем".Раз дело приняло приятный оборот -Чем черт не шутит - может, правда, выпить чаю?- Но только, знаете, весь ваш палачий родЯ, как вы можете представить, презираю.Он попросил: "Не трожьте грязное белье.Я сам к палачеству пристрастья не питаю.Но вы войдите в положение мое -Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.И не людям, прости, -Счет веду головам.Ваш удел - не ахти,но завидую вам.Право, я не шучу,Я смотрю делово -Говори, что хочу,Обзывай хоть кого".Он был обсыпан белой перхотью, как содой,Он говорил, сморкаясь в старое пальто:"Приговоренный обладает, как никто,Свободой слова, то есть подлинной свободой".И я избавился от острой неприязнии посочувствовал дурной его судьбе."Как жизнь?" - спросил меня палач. - Да так себе... -Спросил бы лучше он: как смерть - за час до казни.- Ах, прощенья прошу, -Важно знать палачу,Что, когда я вишу,Я ногами сучу.Да у плахи спервахорошо б подмели,Чтоб моя головане валялась в пыли.Чай закипел, положен сахар по две ложки.- Спасибо! - Что вы! Не извольте возражать!Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,А грязи нет, - у нас ковровые дорожки.Ах, да неужто ли подобное возможно!От умиленья я всплакнул и лег ничком.Он быстро шею мне потрогал осторожноИ одобрительно почмокал языком.Он шепнул: Ни гугу!Здесь кругом стукачи.Чем смогу - помогу,Только ты не молчи.Стану ноги пилить -Можешь ересь болтать,Чтобы казнь отдалить,Буду дольше пытать.Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!А я уже дождаться утра не могу.Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,Я крикну весело: "Остановись, мгновенье, -чтоб стоны с воплями остались на губах!- Какую музыку, - спросил он, - дать при этом?Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,Но есть в коллекции у них и Оффенбах.Будет больно - поплачь,Если невмоготу, -Намекнул мне палач.- Хорошо, я учту.Подбодрил меня он,Правда, сам загрустил:"Помнят тех, кто казнен,А не тех, кто казнил".Развлек меня про гильотину анекдотом,назвав ее лишь подражаньем топору.Он посочувствовал французкому дворуи не казненным, а убитым гугенотам.Жалел о том, что кол в России упразднен,Был оживлен и сыпал датами привычно.Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,И горевал о тех, над кем работал лично.- Раньше, - он говорил, -Я дровишки рубил,Я и стриг, я и брил,И с ружьишком ходил.Тратил пыл в пустотуи губил свой талант,а на этом поступовернулось на лад.Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,рубил, должно быть, для наглядности, рукой.А в то же время знать не знал, кто он такой, -невелико образованье палачево.Парок над чаем тонкой змейкой извивался.Он дул на в