Почему власть боится говорить о репрессиях 1937 года?

2017 год. В российских тюрьмах сидят директора театров и режиссеры. А когда президента спрашивают публично в лоб, зачем нужны эти акции устрашения, президент говорит, что это не «преследования», а «расследования», и произносит еще много ничего не значащих слов. Похожее в нашей недавней истории было. 1937 год. Заседание ЦК ВКП по делу Бухарина и Рыкова. Три предложения: - исключить из партии и расстрелять; - исключить, но расстрела не применять; - предложение тов. Сталина: исключить из ЦК (не из партии) и передать дело в НКВД, не применяя ареста. «Гуманный» тов. Сталин, ну а НКВД, уж конечно, расследует (и расследовало, как мы знаем). Стоит ли удивляться тому, что глава ФСБ России, говоря на днях о 100-летии ВЧК-НКВД и Большом терроре, снова заявляет о «наличии объективной стороны в значительной части уголовных дел, в том числе легших в основу известных открытых процессов» 1930-х годов. Власть презирает людей: память о миллионах жертв, протесты ученых https://www.kommersant.ru/doc/3507320, правозащитников https://www.memo.ru/…/me…/departments/intermemorial/news/103 и политиков http://www.yabloko.ru/news/2017/12/21. Какие еще нужны основания, чтобы понять, что страной и спецслужбами управляют современные последователи большевиков-террористов, которые еще и гордятся этим преступным наследием? О том, почему спустя десятилетия важно громко говорить о преступлениях большевизма и их огромной опасности сегодня, писал в августе этого года в статье «Большой террор и современный большевизм». https://www.yavlinsky.ru/bolshevism/