"Дядя Ваня" - (СССР, 1970 год)

Чехов А.П. - "Дядя Ваня" - (СССР, 1970 год)Фильм по одноимённой пьесе А.П.Чехова, Режиссёр: Андрей Кончаловский.Актёры: Владимир Зельдин, Сергей Бондарчук, Иннокентий Смоктуновский, Капитолина Ильенко, Ирина Купченко, Ирина Мирошниченко, Николай Пастухов, Екатерина Мазурова, Ирина Анисимова-Вульф, Владимир Бутенко, Вячеслав Бутенко.Сценарий: Андрей Кончаловский, Антон Павлович ЧеховОператор: Евгений Гуслинский, Георгий РербергМонтаж: Л. Покровская, Л. РаеваКомпозитор: Альфред ШниткеХудожник: Н. ДвигубскийСюжет:Андрей Сергеевич Михалков-Кончаловский в интервью любит подчёркивать, что, в отличие от Тарковского, он никогда не знал сквозной, проходящей через весь фильм, темы. Замыслы возникали, приходили зачатую извне. Так, в конце 1960-х годов Иннокентий Смоктуновский предложил режиссёру поставить фильм по какой-либо классической русской пьесе — «Царь Фёдор Иоанович», например, или «Дядя Ваня». Царя Фёдора Смоктуновсий вскоре сыграл в Малом театре, а Михалков-Кончаловский снял его в «Дяде Ване». На роль Астрова вначале пригласили Павла Луспекаева, но замечательный актёр был уже неизлечимо болен, тогда его заменили Сергеем Бондарчуком. Профессора Серебрякова должен был играть Борис Бабочкин, но он не согласился с режиссёрской трактовкой, тогда за роль взялся блистательный и импозантный Владимир Зельдин. Соней стала Ирина Купченко, открытая Кончаловским в предыдущей картине — «Дворянское гнездо», Еленой Сергеевной — Ирина Мирошниченко. Критические отзывы, как и на «Дворянское гнездо», были раздражённо-недоумёнными: никакой натуры, сплошной павильон - заснятый театр. Впрочем, «Дяде Ване» достался главный приз Сан-Себастьянского фестиваля 1971 года. Горестно-недоумённый, на бегу, крик Смоктуновского «Мне сорок семь лет! Я мог бы стать...» раздался в нашем кино впервые и пока ещё не стал паролем кинематографического поколения: Михалков-Кончаловский в очередной раз открывал для себя новую тему и новую поэтику и принимал основной удар. Кинематографизм «Дяди Вани» виртуозен: только в кино столь значимо замкнутое пространство. Сад, раскинувшийся за окнами, существует как мечта, мираж - дразнящий и недоступный. Единственное разомкнутое пространство, представленное героям в реальности - это кошмар голой выжженной равнины с одиноко торчащим скелетом дерева, мимо которого протарахтит бричка доктора Астрова. Это кошмар повседневной - «социальной» - жизни, открывающейся в фотографиях, то газетных, то перебираемых доктором Астровым: дети-жертвы очередного голода в Поволжье, олень, подстреленный на охоте государём-императором Николаем Александровичем (и взгляды у них одинаковы), и за кадром — музыка Альфреда Шнитке, больше напоминающая лихорадочное биение пульса. Может быть, ключ картины — в той бесстрастно-констатирующей интонации, с какой говорит Астров-Бондарчук бьющемуся в истерике Войницкому: «Наше положение - твоё и моё - безнадёжно». И в финальном кадре, следующем после знаменитого монолога Сони насчёт неба в алмазах, камера проплывает над землёй,